поэзия

…заканчивает свой интеллектуальный бестселлер «Осиная фабрика» Йен Бэнкс. Изрядно потаскав читателя по жутковатым лабиринтам сознания полусумасшедшего подростка, автор бросает вас именно тогда, когда исполненный гордости за свое читательское терпение, вы наконец-то добираетесь до сути, ровно до того, с чего стоило бы начинать. Если, конечно, думать именно о «сложном психологическом повествовании», которое обещается во всех аннотациях к «лучшему дебюту англоязычной литературы последнего времени». Конечно, меня приучили уже не верить рекламе на обложках, и все же стало обидно, что именно «Фабрику» так долго и пафосно хвалят. Чем же хуже, к примеру, Джонатан Коу, Кристофер Мур или Стелла Даффи? Впрочем, я, кажется, знаю чем. Они тоньше, изящнее, работают не на грубом инстинкте, а на нежном щекотании сокровенных серых клеточек. Ну, впрочем, я не хотела заниматься сравнительным анализом.
(тому, кто не читал «ОФ», под кат лучше не заглядывать…)

«Чудны дела твои, Господи!» — написал Сэмюэль Морзе в своем первом телеграфном сообщении, отправленном в 1844 году из Балтимора в Вашингтон, чем положил начало не только эпохе быстрых сообщений, но и «телеграфному стилю» в литературе.

Совсем недавно мы пережили эпоху смс-сообщений, и те, кто не успел потренироваться в краткости изложения, подсчитывая слова на телеграфных бланках, смогли пройти отличную школу краткости, втискивая мысли в смски.

Как будет выглядеть школа краткого письма у тех, кто опоздал и к смскам?

Подразделение литературы на поэзию и прозу началось с появлением прозы, ибо только в прозе и могло быть произведено. С тех пор поэзию и прозу принято рассматривать как самостоятельные, вполне независимые друг от друга области — лучше: сферы — литературы. Во всяком случае, «стихотворение в прозе», «ритмическая проза» и т. п. свидетельствуют скорее о психологии заимствования, т. е. о поляризации, нежели о целостном восприятии литературы как явления. Любопытно, что подобный взгляд на вещи ни в коем случае не навязан нам критикой, извне. Взгляд этот есть, прежде всего, плод цехового подхода к литературе со стороны самих литераторов.
Природе искусства чужда идея равенства, и мышление любого литератора иерархично. В этой иерархии поэзия стоит выше прозы и поэт — в принципе — выше прозаика. Это так не только потому, что поэзия фактически старше прозы, сколько потому, что стесненный в средствах поэт может сесть и сочинить статью; в то время как прозаик в той же ситуации едва ли помыслит о стихотворении.

Отличный романист Уильям Бойд не так разрекламирован у нас, как его соотечественники Исигуро-Барнс-Макьюэн, ставшие уже почти родными. Как по мне, Бойд им нисколько не уступает. Взять хотя бы его «Броненосца» и «Нутро любого человека» — бездна, просто бездна положительных эмоций.
Но сейчас не об этом, сейчас — о новом романе Бойда «Неугомонная».

Не было моста.

Пащенко на какое-то время забыл даже, как его звали, но отметил, что он и раньше забывал имя. Сегментировались части сознания. Где-то вдали Иванова превращалась в сыр. Чтобы облегчить понимание сути, надо было дозвониться до Ивановой и вернуть ее к жизни, и он знал, что она ответит: О чем это ты?

Но моста теперь точно не было, река передвинулась куда-то вперед, к югу.

- Это все, - сказал он себе.

Одной из проблем является попытка найти себе в двумерном обществе. Не надо искать. Но что тогда делать? Может быть, убивать? А что, если вас насильно сделали обезьяной, но вернуться из обезьян вы не можете? Смириться? Что еще? Убежать? Предлагайте варианты.

Пащенко встал на спуске и смотрел вниз. Мост все же был – его отнесло куда-то вперед, вместе с рекой. На том же месте, где прежде была река, появился залитый водой поселок. Что за поселок? Он много лет видел во сне всю эту катастрофу, но не мог предположить, что все это может случиться наяву. Нужно было спросить у кого-нибудь: так ли все – но никого не было, и он пошел вниз пешком, а как дошел до поселка, оказалось, что тут наставлены какие-то мостки, чтобы не идти вброд. Встретился мужик на лодке. Но о чем его можно было спросить? Ведь ни поселка, ни мужика, еще вчера не было.

           Сеня и Коля Горбачёв жили в Дятлово. Колю в детстве называли Михал Сергеевич. Теперь ему было 40 лет, у него до этого было 4 жены, все они теперь отделились, жили сами, ждали, впрочем, как и все русские женщины, чудес. Сене было 35, жена у него была, Тоня с погонялом Сявочка.

 В один день Сеня и Коля Горбачёв заработали тыщу рублей в ЖЖ, повесив объявление «Спасение Кошки. Москва». Люди перечислили денег на лечение кошки. Сфотографирован был при этом котёнок Иван Палыча, у него еще было штук пять таких – теперь же предстояло всех их спасти.

 Сявочка нажарила котлет, нарезала капусты. Коля Горбачёв сидел возле компьютера в кошачьем сообществе и изображал девушку, у которой болеет кошечка.

 -Слы чо, - крикнул он Сявочке.

-Ая! – отозвалась та.

В наших краях такое слово есть «Ая». Его еще переводили как «Аномальное явление», но раньше. Это что-то типа «ась», только заколхозенное смыслами местными. Вообще, ничего великого тут не было, в этой победе. Но факт говорил о многом – на Руси плохо живут только лохи. Умный человек, вот, хотя бы, возжелав забухать, тотчас находит себе способы.

По истории путешествий норвежского исследователя Тура Хейердала можно следить, как менялся мир во второй половине ХХ века. Плавание на плоту «Кон-Тики» через несколько лет после окончания Второй мировой войны – это история о странствии в неведомое. Океан пустынен и чист, главная опасность исходит от стихийных сил. Люди готовы помогать, часто даже безвозмездно. А во время последнего большого плавания экспедиция Хейердала столкнулась с самыми неприятными сторонами цивилизации – всеобщей коммерциализацией, военным противостоянием…

Итак, в ноябре 1977 года известный исследователь Тур Хейердал во главе международной экспедиции отправился в путь на тростниковой лодке «Тигрис», построенной как точная копия древних шумерских судов. Местом старта была деревня Эль-Курна, около которой сливаются великие реки Тигр и Евфрат. Тысячелетия назад здесь существовала одна из древнейших древних цивилизаций Земли, остававшаяся после себя множество загадок.

Рекомендую прочитать — настоящие африканские страсти, любовные интриги и разгадка клубка невероятных событий — все в одном флаконе!

Попробуй, найди тему, когда темы одни и те же. Реальность человека проста, а личностная утонченность зачастую слишком персональна – каждый индивид сам себе кажется микро-богом, но, конечно, бывают и более крупные фигуры – опять же, внутри себя. Экспоненциальный стиль имеет множество ограничений, он напоминает записки парашютиста, который приземлился в очередной раз и увидел вокруг себя привычные контуры. Ничего нового, но старых котов нет. Сеть. Что еще кроме сети?

Джон почему-то вспоминал именно то, как его раскусили именно в Коннектикуте – и ведь хорошо, что все не закончилось тюремным сроком, и Донахью дал ему верное, точное, какое-то бомбометательное определение:

Липкий.

Это б теперь и повторить – Липкий. Джон Подтянул к себе клавиатуру и написал:

Версавия. Главный редактор издательства «Улития».

- Что ж, - сказал он себе, - гробница доблестных — вся земля.

Весь 99-й год он представлялся Пастором и собирал деньги, пока и не произошел акт вскрытия – словно бы взяли и отпаяли горлышко у бутылки с веществом под названием goo. Сила – это понимание того, что люди заняты своими делами, и чем больше дел, тем сильнее автоматизм. Но сильнее всего – дурак, как способ, как средство, как строительный материал для умелых специалистов. Джон, было, решил подвергнуть себя анализу – где же прокололся Пастор? Может быть, червь подточил мостки дороги где-то в процессе прохождения, но между анализом и самоанализом – пропасть. Кислота лишает отваги. Наоборот, движение вперед без оглядки одухотворяет, и здесь ты – первооткрыватель миров и субстанций.

Кол Контрультура