Не было моста
Не было моста.
Пащенко на какое-то время забыл даже, как его звали, но отметил, что он и раньше забывал имя. Сегментировались части сознания. Где-то вдали Иванова превращалась в сыр. Чтобы облегчить понимание сути, надо было дозвониться до Ивановой и вернуть ее к жизни, и он знал, что она ответит: О чем это ты?
Но моста теперь точно не было, река передвинулась куда-то вперед, к югу.
- Это все, - сказал он себе.
Одной из проблем является попытка найти себе в двумерном обществе. Не надо искать. Но что тогда делать? Может быть, убивать? А что, если вас насильно сделали обезьяной, но вернуться из обезьян вы не можете? Смириться? Что еще? Убежать? Предлагайте варианты.
Пащенко встал на спуске и смотрел вниз. Мост все же был – его отнесло куда-то вперед, вместе с рекой. На том же месте, где прежде была река, появился залитый водой поселок. Что за поселок? Он много лет видел во сне всю эту катастрофу, но не мог предположить, что все это может случиться наяву. Нужно было спросить у кого-нибудь: так ли все – но никого не было, и он пошел вниз пешком, а как дошел до поселка, оказалось, что тут наставлены какие-то мостки, чтобы не идти вброд. Встретился мужик на лодке. Но о чем его можно было спросить? Ведь ни поселка, ни мужика, еще вчера не было.
- Нормально? – осведомился мужик.
- Типа того, - ответил Пащенко осторожно.
- Ну и я думаю, что нормально. А я, вот, собираю.
Пащенко остановился и некоторое время смотрел на мужика. Было непонятно, что он там собирает.
Дистанционное питание – дистанцирование от мозгов, - написала Иванова в блоге, - начал есть, ушел в туман, забыл обо всем. Учитесь.
И сеть была на месте, и вечная Иванова на месте.
- Ты ничего не заметил? – спросил Пащенко.
- Что именно?
- Ну ладно.
- А что ты имел в виду.
Сейчас еще нельзя сказать, что человек вклеен в Интернет уже окончательно. Конец света – интересная медийная тема. Пащенко обернулся и посмотрел на край улицы, что зависала на вершину холма – ничего особенного. Машины уверенно шли на спуск, часть из них шла на мост, другая поворачивала на прибрежную улицу. А что же мост? Когда Пащенко дошел до него, оказалось, что река высохла более, чем на половину, и, вместе с тем, одна из опор моста покосилась и почти, что висело. При этом, законы физики тут явно находились в заглючке. К опоре этой была приставлена боковая подпорка – весьма большая. Такую могли только краном поставить.
Народ же толпился, словно чего-то ожидая. Вот, по мосту проехала очередная машина, и все тело его, металлическое, сегментированное, как-то обреченно задрожало,
Муж умер в кровати, а она осталась привязанной, - написала Иванова вскоре.
- Интересно, у нее совсем ничего не происходит? – со скрипом проговорил Пащенко. – Не может такого быть. Впрочем, ладно. Явления местного характера. Нельзя смешивать ум и мир. Тут что-то другое.
Так он и стоял, и, как казалось, многие люди стояли тут по той же причине. Обратившись к рядом стоящему парню, он выяснил, что парня ситуация с мостом интересовала. Его также волновала и пересыхание реки. Однако, на вопрос, почему мост стал дальше, парень ответить не мог – он вообще не понимал сути вопроса, так как был уверен, что мост стоял тут всегда.
-А не ближе? Метров на пятьсот? – спросил Пащенко.
- В смысле? В какие годы?
- Ну, вообще?
- До революции, ты имеешь в виду? Да нет, тут все так же было. Какой-то другой мост был.
- Я не про это. Вот тут был мост. Вернее, там.
- Как там? Вы что, не местный?
Пащенко почему-то получил в голову какую-то автоматическую мысль. Почему-то хотелось тут же сделать передачу, словно бы пас – от одного игрока к другому. Там бы мяч, или же шайба, был бы получен, и началось какое-то дальнейшее развитие. Но в голове вновь была Иванова, и он понимал, что виной всему была нестандартная простота. Нет, она рано или поздно очнется и поймет, что она имеет в виду, но что, если и Иванова уже не та?
В тот самый момент свая, что была с подпоркой, оторвалась совсем, мост стал валиться на бок. Так как в тот момент по нему проезжали автомобили, то упал он вместе с этими машинами. Был шум, гам, крики. Пащенко уходил, ощущая в душе некое пришествие. Так он и вошел на склад – и, хотя он понимал, что никакого такого склада тут в помине не было, состояние формата «поздняк метаться» пришло к нему не сразу, а уж как начал он бродить, так и бродил. И это только с самого начала казалось, что есть выход. А-а, какой же это был склад, лабиринт настоящий, просто кругом и правда были помещения, набитые самым разнообразным товаром.
Зашел он в какой-то кондитерский отдел и наелся – аж плохо стало. Аж, как говорят, за ушами начало скрипеть. И думает он:
- Мост-то мостом, теперь бы со склада выйти. Да и что-то переел я. И людей нет. Попить бы.
Воду, впрочем, нашел при странных обстоятельствах. Двигался он по коридору, и кругом были двери, входил он в эти двери и чего только не обнаруживал: склад тетрадок. Тетрадки же всякие, включая и совершенно лощенные, как говорят – блатные – с собой бы таких набрать. А вот, склад карандашей. Но черт бы с ними, с карандашами, а вот был склад портретов. Что за портреты? Осмотрел он несколько ящиков, нашел свои портреты – как будто минуту назад его сняли на фоне зеленой стены. А вот – еще один ящик его портретов, но уже помоложе. А вот – целый паллет, опять его портреты, разных возрастов.
- Вот гадство, - пробормотал он, -как же так? Неужели я отсюда никогда не выйду?
Он, правда, в какой-то момент совсем потерялся и побежал – а ведь и правда бежал он в другую сторону. Выскочил он в рабочее помещение, где за столом, при телефоне, сидела совершенно кондитерская блондинка. Впрочем, тут бы и слова попроще подошли – конфетка, красотка, ягодка.
- А, водички, - промурчала ягодка, доставая бутылку воды, - пей, пей. Ждала тебя. И люби, и люби.
И любил. Дело не в специфике любви в бытовке – это уж каждый волен представить себе это сам. Дело же в том, что не мог Пащенко понять – живет он или нет. Хотя, плотские дела сами по себе вещи интересные, особенно, когда все густо смазано маслом обстоятельств и настроения. Он, впрочем, где-то в промежутке, вдруг подумал: может, опыты на мне проводят? Не сплю, не пьян.
На счет «не пьян» - дело было исправимое. Оказалось, пройти надо было по коридору вправо, там была пекарня, хлеба, пироги, пирожки, вдохновенные коржи, а на столе – и ликеры, и пивко, и водочки, и коньячки.
- Ну, выбирай, - сказал девушка.
Звали ее Жанна Иж. Словно бы мотоцикл. И, потом, почему и не мотоцикл – ибо этот вид транспорта связан с ездой, а езды и у Пащенко, совместной, вместе с Жанной Иж, было хоть отбавляй. У него не было даже шансов задействовать логическую часть ума. Получалось, множество сфер – при чем, сфер не где-там, в высотах и низах параллелизма, а в самом человеке. Ручка газа сначала до середины, сколько цилиндров у Жанны Иж? Жизнь напоминала логарифмическую линейку. Более сложные системы требуют особого описания.
Взял он какую-то большую круглую булку. Ух, вкусна. Коньячок, пивко. А еще – полоски. Это такой вид выпечки – полоски. Если не знаете, то я не виноват.
- Я помню, - сказал он, - я хочу отсюда выйти.
- Иди куда хочешь.
Они пошли обратно в бытовку, и Пащенко понял, что это никогда не закончится. Именно этим и отличается человек от обезьяны. Но вы понимаете, о чем я говорю? Должен существовать предмет.
Торговля.
Даже время – это товар.
Когда он вновь вышел на кухню, жизнь тут кипела – все поварихи были необъятными. На полке с посудой сидел кот.
- Кот, - произнес Пащенко.
- Это не кот. Это Шкот, - ответила одна из поварих.
Если жизнь завершилась, то процесс стоило бы записать, а потом постараться вернуться, чтобы рассказать людям о том, как выглядят послежизненные грезы. Он набрал разнообразной выпечки, а также забрал бутылку, что стояло рядом со Шкотом. Это был армянский коньяк.
Вернувшись, Пащенко понял, что в бытовку произошло поступление – смена Жанны Иж заканчивалась, она собиралась домой. Четыре девицы разложили свои ноут-буки и чем-то занимались. Пащенко смотрел на них оценивающе. Наконец он присел на ложе их совместной с Жанной любви – стул.
- Мы ищем летающие тарелки, - сказала одна из девиц, - если хотите, мы отправим вас в экспедицию.
- А далеко? – осведомился Пащенко.
- Как получится.
- Я думал, у вас на уме только это.
- Это! – воскликнула белокурая грешница. – Именно об этом я думаю. Обойдутся они без экспедиции. Хочу!
И вновь время потеряло свои очертания. Пащенко показалось, что белобрысая, а звали ее Лисицей, не то, чтобы профессиональнее Жанны Иж – просто грех ее более четко выражен в плане химического состава. Вся выделяемая ею жидкость тела была лишь фактурой, в то время, как наполнители греха этого выражались в сложных формулах. Впрочем, в один из перерывов Пащенко решил бежать, а потому, получив приборы для исследований и план действий, он двинулся по коридору. Он боялся, что Лисица побежит за ним следом с криком «люблю!»
Коридоры не собирались заканчиваться. Вроде бы посылали его в какие-то горы, но не было гор. Несколько раз он подходил к большим окнам и смотрел на лес. Впрочем, одно окно смотрела на площадку, на которой ездили погрузчики. Он рванулся, однако, коридоры снова заплели его, и он вновь был частью их злой лианистой структуры.
Никогда – очень ёмкое слово. С этим Никогда он и вышел в лес, где сел на пенек. Ел ли пирожок? Так ведь и пирожки у него с собой были, и пара банок пива, и даже коньяк. И дальнейший его путь не вселял оптимизма, потому что горы, в сторону которых он шел, можно было наблюдать, выходя на лесную дорогу. Бесконечность без смысла. Или же – бесконечность со смыслом, наполненным злым величием. Маленькая мошка залетела в большой сосуд.
Вышел же он на дорогу, прямо к мосту – и мост на месте был, и все так же, словно бы в режиме автоматической реальности, сновали туда-сюда автомобили.
- Ага, - сказал он сам себе.
Он так и стоял, с пивом, коньяком и приборами, пока рядом с ним не остановился синий Пежо. За рулем была Лисица.
- Черт, - подумал он, - Лисица существует. Мы же работает в одном офисе. Но нет, они не одинаковы. Ты была более сухой.
- Привет, - обрадовалась Лисица, - а что это?
- Приборы. Поехали.
Он снял приборы со своей головы, сел на пассажирское сидение и сделал глоток коньяка.
- Ой, - пробормотала Лисица, - а что это ты такое делаешь?
- Ролевые игры. Слушай, я сейчас не могу тебе объяснить. Ты сейчас ехала, с мостом все в порядке было?
- А что с ним не так?
- Да нет. Все так. Едем.
Пащенко поначалу еще думал, что коньяк стоит отдать на анализ – но это ж еще знать надо, куда его отдавать? То же самое касалось и пива. А уж приборы – с этим что делать?
Приборы, впрочем, куда-то пропали уже на следующий день. Пащенко винил себя, что он хотя бы не сфотографировать. Но откуда ему было знать, что так будет. Он вышел к спуску и смотрел на мост. Мост был на месте.
