Camera Kunsta

Вопрос

Давайте начнем с чего-нибудь особенно сложного. Святой Адидасий, кто он?

Ответ:

Ну, надо начинать с симптоматических реакций на слова. Вам говорят: например, ложка. Как вы реагируете? Собственно, никак. Возьмем что-нибудь более экспрессивно-окрашенное. Нет, нет, про наиболее популярное вещество мы говорить не будем. Давайте так: Гуй. Какая у вас реакция? Люди, страдающие ботанизмом, тут же начнут думать про Древний Китай. Но программисты укажут вам на справедливость GUI. Тем не менее, это – классическое слово из трех букв. Тут надо шарить. МСК – мир сложных концептов. В настоящее время происходят всяческие спекуляции на тему «квантовый». Это жуткий ширпотреб. МСК в этом плане более сужен. Так вот, какие ассоциации, помимо обуви, вызывает слово Адидас? Например, песня группы Korn “A.D.I.D.A.S”. Если вы хотя бы слышали об этом, то это уже хорошо.

Юра Кашкин поначалу думал, что он один был доставлен в ОДС (Отдел Добровольного Склонения). Сидел же он в обычном школьном классе. Тут бы надо было добавить: в самом голимом школьном классе. Юра возрастом был совсем уж не свеж, хотя, тут если рассматривать весь срез необыкновенной фантастической мысли, то народ тут группировался во все стороны – и по-броуновски, и хаотически, и даже эмпирически, а во главе углов стояли мушкетерские идеи. Эх, показал бы сейчас Юра, где раки зимуют. Но уж точно зимовали раки как-то осознанно. Не сравнить с его нынешним положением.

Ноташа призывала
Людей внутрь себя
Ноташа людей варила
И пела песни о зле.

Прискакали три белых коня
И повезли Ноташу
Истекала седым молоком,
Водой страсти дурацкой.

И новые жертвы потели,
Закрытые в узкий сосуд,
Во внутрь ума Ноташи,
Кричащей всюду: хочу!

Новая книга Саши Кругосветова «Полёт саранчи» - это два романа в одном проекте истории российского авантюризма. Иначе, зачем тогда, перефразируя классика, автору понадобилось запрягать трепетную лань «революционных» идеалов раннего периода в громоздкую повозку истории постсоветского автопрома? Со всеми его коммерческими схемами, криминальными тайнами и закулисными играми? Только лишь для того, чтобы включить в сравнительные жизнеописания русских «революционных» авантюристов – Троцкого, Парвуса, Азефа – наследника их безумных стратегий, бизнесмена и политика Бориса Березовского.

Вот почему жесткий нон-фикшн о конце восьмидесятых и начале двухтысячных с его документальной подкладкой истории нашего героя граничит в романе с хроникой «революционных» будней. В которых и работа охранки, и нудистские акции «Долой стыд!» на Невском, и даже пролетарский памятник Иуде Искариоту, словно сошедший со страниц Платонова. Остальное – вполне художественная проза с главным героем Сергеем Турчиным, которого, по сюжету, пригласили на радио рассказать о его бывшем коллеге, опальном олигархе Березовском. В общем-то, альтер эго самого автора – писателя и ученого, который не понаслышке был знаком с Борисом Абрамовичем, вписавшись в свое время в большой бизнес. А именно – в питерский филиал ЛогоВАЗа. «Сергей иногда задумывался о нелепой ситуации, в которой оказался, — в обнищавшей, разваливающейся стране делать бизнес на автомобилях — нонсенс! Мерседес — услада бандитов и новых русских. Но останавливаться нельзя — собьешься с ноги, выпадешь из ритма, локомотив истории выбросит на обочину, сомнет, в лучшем случае — спишет.

«Царская невеста» — опера в 4 действиях Николая Андреевича Римского-Корсакова по драме Льва Мея.
Пытливых историков отправим в Гугл и Вики, а сами вспомним Бориса Борисовича Гребенщикова, который пел «Слушай, сестра, брось пресмыкаться в юдоли, скажи «прощай» концепции бабьей доли». Так вот, опера именно о беспросветности бабьей доли спокон веку на Руси. Вроде бы была у девушки из богатой семьи неплохая участь – выйти замуж за товарища по детским играм, так нет: заметил ее сначала боярин, а потом и сам царь, избегла Марфа боярских покоев — стала Марфа царской невестой. А через боярина и его обманутую любовницу вообще «не досталась никому, только гробу одному» и «короче, все умерли». Беспросветно грустная история про красавицу, которая не имеет никаких прав. Как красивую куклу её заигрывает чужая прихоть до смерти. Конечно, как все хорошие обманутые и полумертвые девушки, в конце Марфа сходит с ума.

Этот роман – настоящий срез времени, история поколений, рассказанная на примере «живых» людей – отцов и детей, врачей и бандитов, героев и персонажей. Главные из них – пятикурсник Костя Счастливцев, выросший в провинциальном городе и стремящийся вырваться в лучшую жизнь, и его отец Семёныч, работающий врачом-кардиологом на «скорой помощи». Вроде бы и Высоцкого вместе слушают в салоне папиной «шестерки», да только разные цели у них, и это понятно. В романе «Папа» Павла Манылова сын с иронией наблюдает, как его отец за мизерную зарплату спасает человеческие жизни, а потом заглушает стресс алкоголем. Сам Костя хочет иначе: чтобы все легко и сразу. Он любит деньги, и у него к ним талант. Поэтому частенько вместо лекций ищет способы заработать: игра в карты на деньги, визиты в казино, ставки на спортивном тотализаторе. Наконец, подработка в фирме, куда он устроился развозить в области парфюмерию и заодно паленую водку, предложенную залетным столичным Артуром. Однако, ввязавшись в сомнительную историю, Костя не представляет, через какие соблазны и риски ему придется пройти в его стартовом бизнесе.

Недавно, в очередном посте о Джоне Толкине я упоминал о его неизданном по причине утраты труде «The Road to Middle-Earth». Казалось бы, за исключением этой «Дороги в Средиземье» мы знаем и читали у Толкина все, и вот, пожалуйста: обнаружено еще одно произведение Толкина, ранее неизвестное и весьма, я бы сказал, необычное и нехарактерное для этого писателя, поскольку основано оно на… финском эпосе «Калевала».

Хотя что же тут необычного – нам хорошо известно об интересе Толкина к эпическим сказаниям, в частности, к древнему британскому эпосу «Беовульф», в котором находятся прототипы многих толкиновских персонажей. Но если перевод «Беовульфа» Толкин выполнил в конце двадцатых, то «Калевалой» он увлекся намного раньше, и работу над «Историей Куллерво» он начал еще в 1914 г.

ФАНТАСТИКА — в литературе, искусстве и некоторых др. дискурсах изображение фактов и событий, которые, с точки зрения господствующих в данной культуре мнений, не происходили и не могли происходить («фантастических»). Понятие «Ф.» является культурно и исторически относительным, поскольку представления о том, какие именно факты могут происходить в реальности, зависят как от характерного для данной культурной эпохи понимания реальности, так и от индивидуального мировоззрения. Понятие фантастического является производным от картины мира как несовместимое с ней.
В узком смысле Ф. называют корпус произведений литературы и искусства, включающих в себя фантастическое в качестве центрального элемента эстетической системы. В истории мировой литературы традиционно выделяют три слоя литературных текстов, безусловно относимых к фантастическим — Ф. волшебной сказки, Ф. романтизма, так называемую современную Ф., сформировавшуюся в 19—20 вв.

Алекс Громов — руководитель жюри премии Terra Incognita и портала Terraart, автор ряда книг, опубликованных в России и Европе тиражом более 150 тысяч экземпляров, обозреватель «Книжного обозрения», «Библио-Глобуса», журнала «Банки и деловой мир», лауреат премии им. Пикуля и премии литературного журнала «Москва».

Ольга Шатохина – автор романов, ведущая рубрики в «Российской газете» — «Книжные новинки с Ольгой Шатохиной».

Награждены Кульмскими крестами за возрождение и развитие исторических традиций отечественной литературы, почетными призами Генеральной дирекции международных книжных выставок и ярмарок «За верность книге», Карамзинскими крестами. Являются лауреатами Евразийской премии и премии «Сорок сороков».

Каково это жить с родителем, у которого есть психологические проблемы? Или, может быть, физические травмы?

Большинство очерков в сборнике «О чем мы молчим с моей матерью: 16 очень личных историй, которые знакомы многим», составленный Мишель Филгейт, рассказывают о чувствах маленьких детей внутри взрослых. Некоторые истории заканчиваются хорошо – разговором о том, что наболело. Вскрытием старых детских мозолей. Некоторые – уверенностью в заплесневелых обидах.

В сборник вошли эссе состоявшихся писателей, и некоторые из них, размышляя о своих отношениях с матерями, видят в историях прошлого топливо для своего творчества. В конечном итоге, всё то хорошее и плохое, что мы пережили, привело нас к тому, что мы – те, кто мы есть сейчас. И образ родителя, хранящийся глубоко в душе, навсегда с нами. Как часть нас самих.

Особенно для себя выделила очерк. Асимана «Ты меня слушаешь?» Хоть история и рассказана субъективно – ну а как иначе – автор только тут не говорит о себе. Да, он говорит о том, как ОН видел свою мать, но главный герой этого рассказа – его мама, а не он сам.

Родители – это просто люди. И это сложнее всего признать. В детстве для многих они – чета богов: всезнающие, способные карать, миловать и покупать мороженое. Но потом понимаешь, что папа не всё знает, а мама не всегда поступает правильно. Родители могут быть мудрыми, добрыми, любящими, но они – всего лишь люди.

«Географ глобус пропил» Алексея Иванова – для меня книга, прочно занявшая место в ТОП-10. История, в которой каждый раз нахожу и что-то привычное, тёплое, и что-то неожиданное. Роман об ошибках и попытках прожить эту жизнь так, как правильно, разобраться, что к чему в непростых человеческих отношениях, цепляет с первых строк. И вот уже второй час ночи, остывший чай, а ты сплавляешься вместе с героями по злому Понышу, речке Ледяной, и руки покрываются мурашками, тяжелеют от воображаемой натуги.

Голимствуя, ты вряд ли угадаешь

Живешь ли ты, иль просто так страдаешь

Но кто сказал, что господин ПЖ не сдох,

И нынешний Горох – не прежний царь Горох

Велосипедствуя по лету

Я рифму редко замечал

Бежала мысль по парапету

А Вася водку наливал

Насколько в твоих произведениях пересекаются сферы - твоя личная реальность и вселенная отдельного текста? Характерно ли это для текстов в целом, или же вопрос одного конкретного произведения? Лично мне кажется, что общая линия есть всегда. Возьмем "Жинжинью". Что твоего в героинях?

Засада поджидает нас на каждом шагу. Спектр засад крайне широк, о чем знают не все, а потому часто списывают это на какие-то другие факторы. Например, человек шел по улице, у него подвернулась нога и он упал (правильно сказать – навернулся). Он может сказать – как же так, почему я такой неудачливый. Тут можно пойти неверным путем и списать все на собственную неловкость, даже не понимая, что виной всему – именно засада.

Хотите сказать, что уже пора делать вывод, что-то вроде, Итак, засада – это…. Но давайте не спешить. Ведь даже убежавшее на кухне молоко может быть не следствием забывчивости, а именно засадным фактором, и, прежде чем продолжим, мы должны ознакомиться с классификацией засад:

Вопрос. давай поговорим об авторской символике. у каждого автора есть набор вещей, который составляет атмосферу пространства - его героев, его самого. Для примера - море, корабль. Или кофе и кот. Что бы ты сказала об этом?

История главного героя этого романа – вечные поиски любви и возвращение к самому себе, а также к той, кто ждала и надеялась. Герман – петербургский писатель, одержимый страстью к ундине – девушке-русалке, которая в образе немногих его подруг являлась в его жизни. Но ждала всю жизнь другая, верная Пенелопа. И хотя герой сравнивает себя с Одиссеем, возвращающимся к жене (а на самом деле, то и дело сбегающим к любовнице), но коннотации в связи с изящной стилистикой романа Саши Кругосветова «Вечный эскорт» напрашиваются несколько иные.

Да, тридцать с лишним лет, как узнаем из романа, «Германа носило в поисках фантастической, невыразимой, неземной любви, а дома его ждала терпеливая, верная, любящая Пенелопа, не помышляющая о злобных и корыстных женихах, претендующих на место царя Итаки». Безусловно, жена героя знала о беспокойном характере своего Одиссея. Она просто ждала, когда ее царь вернется из плавания.

Зоозащитник умер во вторник, до четверга ему казалось, что он продолжает трудиться в офисе, и только ближе к вечеру он осознал, что происходит что-то неладное.

- Что-то не понял, - проговорил он, -а это что за документ?

Выглядело же так, будто бы документ был слегка размыт, при чем, центральная его часть, содержавшая таблицы, читалась, а чем ближе к краю, тем отчетливее становилась размытость, и, наконец, текст уходил в молочную белизну, которая тянулась и дальше. По сути, лист сливался с непонятной туманностью воздуха.

Зоозащитник поднял трубку, чтобы звонить – он любил городские телефоны.

- Алло, - ответили ему.

- Это Виноградов. Я вот что хотел спросить…

Голос его остановился, так как он вдруг понял, что не понимает, что именно спрашивать. Нить замкнулась в круг, нить мысли. Импульс, пробегающий по кольцу, был лишен конкретики.

- Вы же из этой…

- Этой, - отвечал мягкий мужской голос.

- Страна мечты.

- Да, да, Федор.

Фёдор. Зоозащитник разозлился на себя. Надо же, Фёдор. А ведь правда – Фёдор. Но какой еще Фёдор? Кого это зовут Федором? Куда он вообще позвонил?

Из-за неё я любила и эту улицу тоже. А Ванда смеялась, потому что сама относилась к домам и людям, живущим в них, абсолютно спокойно, без всякого там душевного трепета. На мои вопросы о соседях давала точные, часто весьма язвительные характеристики и мы вместе смеялись. Иногда, округляя прозрачные серые глаза, шёпотом рассказывала всякие вещи и тогда уже я хохотала или ужасалась, переспрашивала, стараясь уместить в сознании поведанные факты и людей, к которым они относились.

  - Подожди! Это ты про Виктора? Который в красном кирпичном?

  - Венька, - поправляла Ванда, - да, гордый владелец крепости с бойницами, вернее, крепостцы с бойничками.

  Я откидывалась к прохладной стене, оклеенной бумажными обоями, и пыталась увидеть этого самого Веньку - небольшого мужичка с кислым невыразительным лицом - стоящим на крыше собственного дома между острых кирпичных башенок: в длинных семейниках, с гитарой наперевес, распевающего крикливую серенаду.

Речь в этом остросюжетном романе - о малоизвестных событиях 1970-х годов на окраине страны, в эпицентре которых оказался молодой адвокат Марк Рубин. Его судьбу – на фоне погромов и конфликтов того советского времени, а также беспределе местной власти - ломает жесткая обвинительная система.

Стоит отметить, что роман основан на реальных событиях, и прототип главного героя, конечно же, был. Да и сам автор «Срока для адвоката» Михаил Кербель пишет лишь о том, что знает не понаслышке. «Эта книга действительно основана на реальных событиях, - рассказывает он в одном из интервью, - и собирание дополнительных материалов отняло не так много времени. Конечно, при написании его во многом мне помогало то, что сам я – адвокат и за свою жизнь провел сотни уголовных и гражданских дел. Некоторые из них описаны в романе».

Слово редакции
Мы видим оригинал, и часто: видит око, не более, увы… Потом мы видим перевод. Его и читаем.
Мы начинаем цикл публикаций, посвященных работе переводчика.
Ольга Боченкова (Шануар), переводчик и прекрасный поэт, расскажет нам о том, что и как существует в промежутке между исходным текстом и окончательным переводом.
Как всегда, нам нравятся живые, думающие, что-то совершающие люди, потому формат — неформатный. Заметки, мысли, короткие записи, цитаты, отрывки из записей. Жизнь текста, его путешествие из одного языка в другой.

СТЕФАН ЦВЕЙГ