Camera Kunsta

Этот роман – настоящий срез времени, история поколений, рассказанная на примере «живых» людей – отцов и детей, врачей и бандитов, героев и персонажей. Главные из них – пятикурсник Костя Счастливцев, выросший в провинциальном городе и стремящийся вырваться в лучшую жизнь, и его отец Семёныч, работающий врачом-кардиологом на «скорой помощи». Вроде бы и Высоцкого вместе слушают в салоне папиной «шестерки», да только разные цели у них, и это понятно. В романе «Папа» Павла Манылова сын с иронией наблюдает, как его отец за мизерную зарплату спасает человеческие жизни, а потом заглушает стресс алкоголем. Сам Костя хочет иначе: чтобы все легко и сразу. Он любит деньги, и у него к ним талант. Поэтому частенько вместо лекций ищет способы заработать: игра в карты на деньги, визиты в казино, ставки на спортивном тотализаторе. Наконец, подработка в фирме, куда он устроился развозить в области парфюмерию и заодно паленую водку, предложенную залетным столичным Артуром. Однако, ввязавшись в сомнительную историю, Костя не представляет, через какие соблазны и риски ему придется пройти в его стартовом бизнесе.

Недавно, в очередном посте о Джоне Толкине я упоминал о его неизданном по причине утраты труде «The Road to Middle-Earth». Казалось бы, за исключением этой «Дороги в Средиземье» мы знаем и читали у Толкина все, и вот, пожалуйста: обнаружено еще одно произведение Толкина, ранее неизвестное и весьма, я бы сказал, необычное и нехарактерное для этого писателя, поскольку основано оно на… финском эпосе «Калевала».

Хотя что же тут необычного – нам хорошо известно об интересе Толкина к эпическим сказаниям, в частности, к древнему британскому эпосу «Беовульф», в котором находятся прототипы многих толкиновских персонажей. Но если перевод «Беовульфа» Толкин выполнил в конце двадцатых, то «Калевалой» он увлекся намного раньше, и работу над «Историей Куллерво» он начал еще в 1914 г.

ФАНТАСТИКА — в литературе, искусстве и некоторых др. дискурсах изображение фактов и событий, которые, с точки зрения господствующих в данной культуре мнений, не происходили и не могли происходить («фантастических»). Понятие «Ф.» является культурно и исторически относительным, поскольку представления о том, какие именно факты могут происходить в реальности, зависят как от характерного для данной культурной эпохи понимания реальности, так и от индивидуального мировоззрения. Понятие фантастического является производным от картины мира как несовместимое с ней.
В узком смысле Ф. называют корпус произведений литературы и искусства, включающих в себя фантастическое в качестве центрального элемента эстетической системы. В истории мировой литературы традиционно выделяют три слоя литературных текстов, безусловно относимых к фантастическим — Ф. волшебной сказки, Ф. романтизма, так называемую современную Ф., сформировавшуюся в 19—20 вв.

Алекс Громов — руководитель жюри премии Terra Incognita и портала Terraart, автор ряда книг, опубликованных в России и Европе тиражом более 150 тысяч экземпляров, обозреватель «Книжного обозрения», «Библио-Глобуса», журнала «Банки и деловой мир», лауреат премии им. Пикуля и премии литературного журнала «Москва».

Ольга Шатохина – автор романов, ведущая рубрики в «Российской газете» — «Книжные новинки с Ольгой Шатохиной».

Награждены Кульмскими крестами за возрождение и развитие исторических традиций отечественной литературы, почетными призами Генеральной дирекции международных книжных выставок и ярмарок «За верность книге», Карамзинскими крестами. Являются лауреатами Евразийской премии и премии «Сорок сороков».

Каково это жить с родителем, у которого есть психологические проблемы? Или, может быть, физические травмы?

Большинство очерков в сборнике «О чем мы молчим с моей матерью: 16 очень личных историй, которые знакомы многим», составленный Мишель Филгейт, рассказывают о чувствах маленьких детей внутри взрослых. Некоторые истории заканчиваются хорошо – разговором о том, что наболело. Вскрытием старых детских мозолей. Некоторые – уверенностью в заплесневелых обидах.

В сборник вошли эссе состоявшихся писателей, и некоторые из них, размышляя о своих отношениях с матерями, видят в историях прошлого топливо для своего творчества. В конечном итоге, всё то хорошее и плохое, что мы пережили, привело нас к тому, что мы – те, кто мы есть сейчас. И образ родителя, хранящийся глубоко в душе, навсегда с нами. Как часть нас самих.

Особенно для себя выделила очерк. Асимана «Ты меня слушаешь?» Хоть история и рассказана субъективно – ну а как иначе – автор только тут не говорит о себе. Да, он говорит о том, как ОН видел свою мать, но главный герой этого рассказа – его мама, а не он сам.

Родители – это просто люди. И это сложнее всего признать. В детстве для многих они – чета богов: всезнающие, способные карать, миловать и покупать мороженое. Но потом понимаешь, что папа не всё знает, а мама не всегда поступает правильно. Родители могут быть мудрыми, добрыми, любящими, но они – всего лишь люди.

«Географ глобус пропил» Алексея Иванова – для меня книга, прочно занявшая место в ТОП-10. История, в которой каждый раз нахожу и что-то привычное, тёплое, и что-то неожиданное. Роман об ошибках и попытках прожить эту жизнь так, как правильно, разобраться, что к чему в непростых человеческих отношениях, цепляет с первых строк. И вот уже второй час ночи, остывший чай, а ты сплавляешься вместе с героями по злому Понышу, речке Ледяной, и руки покрываются мурашками, тяжелеют от воображаемой натуги.

Голимствуя, ты вряд ли угадаешь

Живешь ли ты, иль просто так страдаешь

Но кто сказал, что господин ПЖ не сдох,

И нынешний Горох – не прежний царь Горох

Велосипедствуя по лету

Я рифму редко замечал

Бежала мысль по парапету

А Вася водку наливал

Насколько в твоих произведениях пересекаются сферы - твоя личная реальность и вселенная отдельного текста? Характерно ли это для текстов в целом, или же вопрос одного конкретного произведения? Лично мне кажется, что общая линия есть всегда. Возьмем "Жинжинью". Что твоего в героинях?

Засада поджидает нас на каждом шагу. Спектр засад крайне широк, о чем знают не все, а потому часто списывают это на какие-то другие факторы. Например, человек шел по улице, у него подвернулась нога и он упал (правильно сказать – навернулся). Он может сказать – как же так, почему я такой неудачливый. Тут можно пойти неверным путем и списать все на собственную неловкость, даже не понимая, что виной всему – именно засада.

Хотите сказать, что уже пора делать вывод, что-то вроде, Итак, засада – это…. Но давайте не спешить. Ведь даже убежавшее на кухне молоко может быть не следствием забывчивости, а именно засадным фактором, и, прежде чем продолжим, мы должны ознакомиться с классификацией засад:

Вопрос. давай поговорим об авторской символике. у каждого автора есть набор вещей, который составляет атмосферу пространства - его героев, его самого. Для примера - море, корабль. Или кофе и кот. Что бы ты сказала об этом?

История главного героя этого романа – вечные поиски любви и возвращение к самому себе, а также к той, кто ждала и надеялась. Герман – петербургский писатель, одержимый страстью к ундине – девушке-русалке, которая в образе немногих его подруг являлась в его жизни. Но ждала всю жизнь другая, верная Пенелопа. И хотя герой сравнивает себя с Одиссеем, возвращающимся к жене (а на самом деле, то и дело сбегающим к любовнице), но коннотации в связи с изящной стилистикой романа Саши Кругосветова «Вечный эскорт» напрашиваются несколько иные.

Да, тридцать с лишним лет, как узнаем из романа, «Германа носило в поисках фантастической, невыразимой, неземной любви, а дома его ждала терпеливая, верная, любящая Пенелопа, не помышляющая о злобных и корыстных женихах, претендующих на место царя Итаки». Безусловно, жена героя знала о беспокойном характере своего Одиссея. Она просто ждала, когда ее царь вернется из плавания.

Зоозащитник умер во вторник, до четверга ему казалось, что он продолжает трудиться в офисе, и только ближе к вечеру он осознал, что происходит что-то неладное.

- Что-то не понял, - проговорил он, -а это что за документ?

Выглядело же так, будто бы документ был слегка размыт, при чем, центральная его часть, содержавшая таблицы, читалась, а чем ближе к краю, тем отчетливее становилась размытость, и, наконец, текст уходил в молочную белизну, которая тянулась и дальше. По сути, лист сливался с непонятной туманностью воздуха.

Зоозащитник поднял трубку, чтобы звонить – он любил городские телефоны.

- Алло, - ответили ему.

- Это Виноградов. Я вот что хотел спросить…

Голос его остановился, так как он вдруг понял, что не понимает, что именно спрашивать. Нить замкнулась в круг, нить мысли. Импульс, пробегающий по кольцу, был лишен конкретики.

- Вы же из этой…

- Этой, - отвечал мягкий мужской голос.

- Страна мечты.

- Да, да, Федор.

Фёдор. Зоозащитник разозлился на себя. Надо же, Фёдор. А ведь правда – Фёдор. Но какой еще Фёдор? Кого это зовут Федором? Куда он вообще позвонил?

Из-за неё я любила и эту улицу тоже. А Ванда смеялась, потому что сама относилась к домам и людям, живущим в них, абсолютно спокойно, без всякого там душевного трепета. На мои вопросы о соседях давала точные, часто весьма язвительные характеристики и мы вместе смеялись. Иногда, округляя прозрачные серые глаза, шёпотом рассказывала всякие вещи и тогда уже я хохотала или ужасалась, переспрашивала, стараясь уместить в сознании поведанные факты и людей, к которым они относились.

  - Подожди! Это ты про Виктора? Который в красном кирпичном?

  - Венька, - поправляла Ванда, - да, гордый владелец крепости с бойницами, вернее, крепостцы с бойничками.

  Я откидывалась к прохладной стене, оклеенной бумажными обоями, и пыталась увидеть этого самого Веньку - небольшого мужичка с кислым невыразительным лицом - стоящим на крыше собственного дома между острых кирпичных башенок: в длинных семейниках, с гитарой наперевес, распевающего крикливую серенаду.

Речь в этом остросюжетном романе - о малоизвестных событиях 1970-х годов на окраине страны, в эпицентре которых оказался молодой адвокат Марк Рубин. Его судьбу – на фоне погромов и конфликтов того советского времени, а также беспределе местной власти - ломает жесткая обвинительная система.

Стоит отметить, что роман основан на реальных событиях, и прототип главного героя, конечно же, был. Да и сам автор «Срока для адвоката» Михаил Кербель пишет лишь о том, что знает не понаслышке. «Эта книга действительно основана на реальных событиях, - рассказывает он в одном из интервью, - и собирание дополнительных материалов отняло не так много времени. Конечно, при написании его во многом мне помогало то, что сам я – адвокат и за свою жизнь провел сотни уголовных и гражданских дел. Некоторые из них описаны в романе».

Слово редакции
Мы видим оригинал, и часто: видит око, не более, увы… Потом мы видим перевод. Его и читаем.
Мы начинаем цикл публикаций, посвященных работе переводчика.
Ольга Боченкова (Шануар), переводчик и прекрасный поэт, расскажет нам о том, что и как существует в промежутке между исходным текстом и окончательным переводом.
Как всегда, нам нравятся живые, думающие, что-то совершающие люди, потому формат — неформатный. Заметки, мысли, короткие записи, цитаты, отрывки из записей. Жизнь текста, его путешествие из одного языка в другой.

СТЕФАН ЦВЕЙГ

Джон почему-то вспоминал именно то, как его раскусили именно в Коннектикуте – и ведь хорошо, что все не закончилось тюремным сроком, и Донахью дал ему верное, точное, какое-то бомбометательное определение:

Липкий.

Это б теперь и повторить – Липкий. Джон Подтянул к себе клавиатуру и написал:

Версавия. Главный редактор издательства «Улития».

- Что ж, - сказал он себе, - гробница доблестных — вся земля.

Вне бабок нет никакой жизни. Это как мысли о космосе. Оно хорошо в телефоне обитать. А там летает иссушенный воздержанием космонавт. Как он там – бром пьет или так справляется? А ты находишься в коконе, и, кажется, уже никогда оттуда не выберешься. За окном, быть может, снега, ветер, а у тебя руль фирмы “AJS”, гидроусилитель “ZF”, и ты готов смотреть на людей сверху вниз.

В Африке напрасно не играют в футбол. Гротеск должен был шире, или вы скажет, что хватит и этого? Флешка весело помигивает, играет какой-нибудь русский рок, или, скорее всего, радио.

Этот романа - безусловно, питерский модерн, что бы там ни говорили о постмодернизме или абсурде с готикой. Ведь как иначе может быть в этом городе? И даже если речь в «Счастье Кандида» Саши Кругосветова об альтернативной истории, когда в параллельной жизни главного героя, бомжа по кличке Кент, случаются вещи в духе научной фантастики, это все равно «петербургский текст», в котором метафизика ландшафта неизменна со времен гоголевской «Шинели». Не говоря уже о «Носе», который то и дело обыгрывается в романе, где и без того все пенится от парафраз и аллюзий. И пускай в пейзаже - сплошная футурология, но ничевоки с обэриутами в романе не унывают, притом, что кислотные вечеринки и криптовалюта вовсю присутствуют в этой истории. Альтернативной, как уже говорилось.

Если ты ошибся, – говорила она, – или расстроился, или обиделся, мойся. Если над тобой смеются, мойся. Если не хочешь ссоры, мойся. Помни: ни одна кошка не тронет другую, когда та моется».

Мальчик презирал детские книжки. «Щелкунчик» был для девчонок. Маленький Мук – ха, да ему просто повезло с этими яблоками, тоже мне, интрига. Тимура с его командой хотелось натравить на Васька Трубачева (и его компанию), а после поглядеть, кто кого сборет. Бездельники Емеля и Аладдин вызывали в учительском сыне интуитивное классовое отторжение, адаптированный Гулливер бесил обычной бытовой глупостью – если настолько не везет в путешествиях, сиди дома, у тебя жена и дети. Мальчик уважал только Волкова – у Волкова был харизматичный изгой Урфин Джюс и бедная растаявшая Бастинда. В общем, лет с восьми этот мальчик начал таскать с верхних полок Конан-Дойля и Уэллса, Жюль-Верна и Буссенара и, конечно, сборники «В мире фантастики и приключений». Но больше всего ему нравилось читать подшивки журналов. 

Роман «Судовая роль» — про Золушку, живущую в портовом городе, принц которой оказался, как и следовало ожидать, вовсе не принцем, а последней сволочью. Пышноволосая, нежная, доверчивая, верная, истомившаяся без любви и понимания, без крепкого плеча рядом. Считающая лунных котов. Знающая, чем отличается вино из ночной ежевики от вина из ежевики дневной.
Она, подобно другой героине Джулии Робертс — Сбежавшей Невесте — тоже принимает ту форму, которую ей подставляет жизнь, вливается в своего мужчину, как в сосуд: в горы — так в горы, на рок-фестиваль — так на рок-фестиваль, яйца-пашот — так яйца пашот.
Как персонаж рассказа Брэдбери — марсианин, который выглядел так, как хотел смотрящий на него, так и героиня романа послушно кажется такой, какой надо ее матери, друзьям-приятелям, случайным попутчикам. И не зря у нее столько имен: Вероника, Веронка, Ника, Никуся, Куся, Вера… Маленькая Вера. Слишком маленькая вера в себя саму, в свою красоту, значимость, в свой талант.

Элтон Иван:

Ты написала новую повесть. А начнем мы с самого трудного: с момента, когда читатель еще только подобрался к тексту и думает: как же начать? Да, тут работает фактор бренда, или даже скажем – сетевого бренда. Это когда читатель уже знает автора и хочет ознакомиться с новой работой. Тем не менее, мы тут сталкиваемся с типовым информационным заболеванием – а именно – с многозадачностью. Это еще попробуй найди человека, который бы концентрировал свое внимания на чем-то одном. И, если для праздных людей это все же вариант, то офисный человек завсегда держит свою голову наполовину заполненной мусором.
Итак, вопрос: что делать с читателем? Как его варить? И пусть речь пойдет о первой странице произведения. Как его на эту страницу затащить и сделать так, чтобы он остался. И, наконец, давай сделаем так, чтобы речь шла именно о твоей новой повести.

Юрий окончательно загрустил, но спасали игры, особенно – танки – и вот, он мчался на тяжелом, панцирном, как орех, ИС-7, и начало было крайне многообещающим. Какие же баталии тут намечались! Компьютерное окно меняло ориентиры, выбегали синеющие поля социальных сетей, и он был собой наслаждаем – но не хватало любви сторонней, славы, понимания гениальности – хотелось взять, надуться как шар и лопнуть – но только чем бы это помогло?

Появилась некая Соболь, девушка, молодость которой выпала через дырявый карман. Девушка, впрочем, была решительная.