Портал концептуальной литературы
Я вам шо не рассказвала про Оксанку? Это ж подруга моя с ПТУ. У ей папаня яврей а маманя корейка. Сама она мелкая, но от кошерной капусты чимчи у ей морду расперло по-круглому окромя шнобеля, шо висит гордым куриным клювом промеж двух незрелых эпикантусов. Папик ейный был бугалтером покудова не полез у политику, не подтусовал выборы и не сделался главным по «Единой России» на посёлке. Им тода дали квартиру умершего с растраты бывшего парторга тормозного завода, шобы Оксанкиной мамане был балкон для квашенной капусты. Дом ихний – силикатная хрущёба с газовыми колонками и белыми унитазами, тока без лифта.
Один раз Оксанка говорит, а поехали у район кататся на лифте у новом девитиэтажном доме. Ну мы и сели на рейсовый автобус, хотя я была у Москве и хотя на лифтах ишо не ездила, зато на экскалаторе у метро сломала каблук 15 сантиметров.
Ну я пониланидура шо после лифта мы пойдём на дискотеку с хорошенькими поцаньчиками, и одела юбку с зелёной козлиной кожи, шоб дырку на калготках у промежности прикрыть, и феолетовую маечку с голым животом так шобы видно было новое колечко на пупке. У автобусе мы крепко намазались махровотурэцкой тушъю, но автобус попался трясучий, и Оксанка попала щёточкой у глаз и всю дорогу вижжала и промывала его кокаколой-лайт. А я не дура, сереневые тени намазала кисточкой на остановке.
Приехали мы у район, хорошо Оксанке у китайских кросовках, а я еле доковыляла на каблуках до того дома с лифтом. А там на железной двери какие-то кнопки с циферами. Ну мы культурно попросили одну мимопроходящую жительницу открыть, так она некультурно обозвала нас курвами и захлопнула дверь, так шо я даже плюнуть ей в харю не успела. Ишо мы помогли одной тётечке коляску на крыльцо поднять, но она свинья неблагодарная сказала, шо у ихнем подьезде живут тока члены «Единой России» и лифт у их обыкновенный и уже засраный, а у соседнем подьезде живут месные олигархи и лифт у их финский скоросной. Ну мы негордые, можем и на финском покататся.
Стоим так с Оксанкой, семачки мимо урны щёлкаем и делаем вид, шо код забыли ввиду занятости мозгов высокими помыслами. И вдруг с иномарки вылазиит настоящий хач, одетый по-черному и у кожаном пинжаке, который не сходиться, потомукак размеров таких промышленность не придумала. Я деушка опытная и по золотому зубу их вычисляю с ходу, а также по бутылке коньяку у руке с золотым перснем.
- И каво такие красывый дэвушьки ажидают?
Оксанка дурадурой прикинулась сразу целкой-шалашовкой и говорит удручённо:
- А вы нам дяденька экскурсию у заграничном лифте не организуете?
- Вай, красавицы, зачэм в лыфте, в квартире коньяк пить удобней. Пашли, дарагие.
Ну я ж деушка опытная и пониланидура шо там у квартире ишо пол-аула пасёться, как голодные бараны на вызженных склонах Кавказа, и опосля такого коньяку пися крепко болеть будет. Но Оксанка дурадурой, на фиксы падкая, гляжу уже губки бантиком завязала и мечет на хачика огненно. Ну думаю проедуся за компанию у заграничном лифте заради щастя подруги.
Тока мы у лифт зашли, тут шмыг за нами шото мелкое. Волосы как у вороной кобылы, тока длинным ёжиком. И носик вплюснутый. Оксанка шепчет: «Это ж вьетнамец с рынка, олигарх калготочной палатки». Задела паскуда за сокровенное - у меня ажно промежность от волнения вспотела и дырка на левой калготке засвербила.
А нямнямчик такой щупленький как поцаньчики-пятиклашки, у груди мне сразу остатками носа уперся и несмело так очами косыми снизу зыркает. И селедкой жареной от его пахнет. Ну я взглядом так приласкала. А хачик уже руку на плечо Оксанке поклал и кнопочку нажал. Ну лифт подумал трошки и дёрнулся. Это ж какой вес! Но мы взметнулись.
Половину лифта заняла кавказская гора Казбек. Я у дверей шоб от его подальше, а промеж нас Оксанка и вьетнамский олигарх скрючились. А я гордо росписи настенные изучаю, тока из-за голов «fuck» по-английски прочитать и перевести успела. И тут лифт всежтаки надорвался и застрял, а лампочка от надрыва погасла.
Ну понятное дело, Оксанка как завижжит, как собака корейцами резаная, и ну метатся по лифту, какбудто там другой выход есть. А хачик прилип до переговорного устройства и стал ругатся с жэковской бабой: «Я тэбэ хасавьюрт устрою билят такой…» А вьетнамец вякает не у струю: «а посему липта не лаботает?», а потом затих и испарился, тока селёдочный запах остался. Оксанка повижжала и тоже затихла, видно, хач ей под юбку уже залез. И тода я вспомнила, как у ПТУ изучала книжку про молодогвардейцев и как они патриотически вели себя у трудных обстоятельствах отечественной войны, и потно запела «Вставай проклятьтем заклеймлённый…»
Я и допеть популярную песню не успела, как дверь открылась и стало светло. Гляжу, а хачик вьетнамчика в углу зажал и у засос целует и ласково копошиться свободной рукой у егоных азиатских волосах, а тот смирился с буддийским фатализьмом и не пыркаеться. Ну я пониланидура шо он калготочника с Оксанкой перепутал. А подруга вся дрижит нито от страха нито уже от возмущения.
Выкатились мы площадку, и я помня про Оксанкино щасте говорю хачику:
- Ну дык шо, коньяк пить пойдём?
А наглая морда кавказской национальности отвечает не выпускаючи шкирку вьетнамца:
- В другой раз дыфчонки. Дыла дэлат нада.
И поволок «дыловова» партнёра до себя на хазу, наверно подписывать контракт потомукак протокол об намереньях мы прочитали у ихних бестыжих глазах. А мы с нещасной Оксанкой поплелись на выход по леснице с девятого этажа, проклиная заграничные лифты и я опять сломала каблук (15 сантиметров).
Да хер с ними лифтами и каблуками, починют но плакали ж новые калготки... Оксанка шо после ПТУ работает у бизнесе тормозного завода, обозвала ситуацию упущеной выгодой. И пусть она не бронзовая медалистка ПТУ как я, но почему-то я ей верю.
…заканчивает свой интеллектуальный бестселлер «Осиная фабрика» Йен Бэнкс. Изрядно потаскав читателя по жутковатым лабиринтам сознания полусумасшедшего подростка, автор бросает вас именно тогда, когда исполненный гордости за свое читательское терпение, вы наконец-то добираетесь до сути, ровно до того, с чего стоило бы начинать. Если, конечно, думать именно о «сложном психологическом повествовании», которое обещается во всех аннотациях к «лучшему дебюту англоязычной литературы последнего времени». Конечно, меня приучили уже не верить рекламе на обложках, и все же стало обидно, что именно «Фабрику» так долго и пафосно хвалят. Чем же хуже, к примеру, Джонатан Коу, Кристофер Мур или Стелла Даффи? Впрочем, я, кажется, знаю чем. Они тоньше, изящнее, работают не на грубом инстинкте, а на нежном щекотании сокровенных серых клеточек. Ну, впрочем, я не хотела заниматься сравнительным анализом.
(тому, кто не читал «ОФ», под кат лучше не заглядывать…)
«Чудны дела твои, Господи!» — написал Сэмюэль Морзе в своем первом телеграфном сообщении, отправленном в 1844 году из Балтимора в Вашингтон, чем положил начало не только эпохе быстрых сообщений, но и «телеграфному стилю» в литературе.
Совсем недавно мы пережили эпоху смс-сообщений, и те, кто не успел потренироваться в краткости изложения, подсчитывая слова на телеграфных бланках, смогли пройти отличную школу краткости, втискивая мысли в смски.
Как будет выглядеть школа краткого письма у тех, кто опоздал и к смскам?
Подразделение литературы на поэзию и прозу началось с появлением прозы, ибо только в прозе и могло быть произведено. С тех пор поэзию и прозу принято рассматривать как самостоятельные, вполне независимые друг от друга области — лучше: сферы — литературы. Во всяком случае, «стихотворение в прозе», «ритмическая проза» и т. п. свидетельствуют скорее о психологии заимствования, т. е. о поляризации, нежели о целостном восприятии литературы как явления. Любопытно, что подобный взгляд на вещи ни в коем случае не навязан нам критикой, извне. Взгляд этот есть, прежде всего, плод цехового подхода к литературе со стороны самих литераторов.
Природе искусства чужда идея равенства, и мышление любого литератора иерархично. В этой иерархии поэзия стоит выше прозы и поэт — в принципе — выше прозаика. Это так не только потому, что поэзия фактически старше прозы, сколько потому, что стесненный в средствах поэт может сесть и сочинить статью; в то время как прозаик в той же ситуации едва ли помыслит о стихотворении.
Отличный романист Уильям Бойд не так разрекламирован у нас, как его соотечественники Исигуро-Барнс-Макьюэн, ставшие уже почти родными. Как по мне, Бойд им нисколько не уступает. Взять хотя бы его «Броненосца» и «Нутро любого человека» — бездна, просто бездна положительных эмоций.
Но сейчас не об этом, сейчас — о новом романе Бойда «Неугомонная».
Не было моста.
Пащенко на какое-то время забыл даже, как его звали, но отметил, что он и раньше забывал имя. Сегментировались части сознания. Где-то вдали Иванова превращалась в сыр. Чтобы облегчить понимание сути, надо было дозвониться до Ивановой и вернуть ее к жизни, и он знал, что она ответит: О чем это ты?
Но моста теперь точно не было, река передвинулась куда-то вперед, к югу.
- Это все, - сказал он себе.
Одной из проблем является попытка найти себе в двумерном обществе. Не надо искать. Но что тогда делать? Может быть, убивать? А что, если вас насильно сделали обезьяной, но вернуться из обезьян вы не можете? Смириться? Что еще? Убежать? Предлагайте варианты.
Пащенко встал на спуске и смотрел вниз. Мост все же был – его отнесло куда-то вперед, вместе с рекой. На том же месте, где прежде была река, появился залитый водой поселок. Что за поселок? Он много лет видел во сне всю эту катастрофу, но не мог предположить, что все это может случиться наяву. Нужно было спросить у кого-нибудь: так ли все – но никого не было, и он пошел вниз пешком, а как дошел до поселка, оказалось, что тут наставлены какие-то мостки, чтобы не идти вброд. Встретился мужик на лодке. Но о чем его можно было спросить? Ведь ни поселка, ни мужика, еще вчера не было.
Сеня и Коля Горбачёв жили в Дятлово. Колю в детстве называли Михал Сергеевич. Теперь ему было 40 лет, у него до этого было 4 жены, все они теперь отделились, жили сами, ждали, впрочем, как и все русские женщины, чудес. Сене было 35, жена у него была, Тоня с погонялом Сявочка.
В один день Сеня и Коля Горбачёв заработали тыщу рублей в ЖЖ, повесив объявление «Спасение Кошки. Москва». Люди перечислили денег на лечение кошки. Сфотографирован был при этом котёнок Иван Палыча, у него еще было штук пять таких – теперь же предстояло всех их спасти.
Сявочка нажарила котлет, нарезала капусты. Коля Горбачёв сидел возле компьютера в кошачьем сообществе и изображал девушку, у которой болеет кошечка.
-Слы чо, - крикнул он Сявочке.
-Ая! – отозвалась та.
В наших краях такое слово есть «Ая». Его еще переводили как «Аномальное явление», но раньше. Это что-то типа «ась», только заколхозенное смыслами местными. Вообще, ничего великого тут не было, в этой победе. Но факт говорил о многом – на Руси плохо живут только лохи. Умный человек, вот, хотя бы, возжелав забухать, тотчас находит себе способы.
По истории путешествий норвежского исследователя Тура Хейердала можно следить, как менялся мир во второй половине ХХ века. Плавание на плоту «Кон-Тики» через несколько лет после окончания Второй мировой войны – это история о странствии в неведомое. Океан пустынен и чист, главная опасность исходит от стихийных сил. Люди готовы помогать, часто даже безвозмездно. А во время последнего большого плавания экспедиция Хейердала столкнулась с самыми неприятными сторонами цивилизации – всеобщей коммерциализацией, военным противостоянием…
Итак, в ноябре 1977 года известный исследователь Тур Хейердал во главе международной экспедиции отправился в путь на тростниковой лодке «Тигрис», построенной как точная копия древних шумерских судов. Местом старта была деревня Эль-Курна, около которой сливаются великие реки Тигр и Евфрат. Тысячелетия назад здесь существовала одна из древнейших древних цивилизаций Земли, остававшаяся после себя множество загадок.
Рекомендую прочитать — настоящие африканские страсти, любовные интриги и разгадка клубка невероятных событий — все в одном флаконе!
Попробуй, найди тему, когда темы одни и те же. Реальность человека проста, а личностная утонченность зачастую слишком персональна – каждый индивид сам себе кажется микро-богом, но, конечно, бывают и более крупные фигуры – опять же, внутри себя. Экспоненциальный стиль имеет множество ограничений, он напоминает записки парашютиста, который приземлился в очередной раз и увидел вокруг себя привычные контуры. Ничего нового, но старых котов нет. Сеть. Что еще кроме сети?
Джон почему-то вспоминал именно то, как его раскусили именно в Коннектикуте – и ведь хорошо, что все не закончилось тюремным сроком, и Донахью дал ему верное, точное, какое-то бомбометательное определение:
Липкий.
Это б теперь и повторить – Липкий. Джон Подтянул к себе клавиатуру и написал:
Версавия. Главный редактор издательства «Улития».
- Что ж, - сказал он себе, - гробница доблестных — вся земля.
Весь 99-й год он представлялся Пастором и собирал деньги, пока и не произошел акт вскрытия – словно бы взяли и отпаяли горлышко у бутылки с веществом под названием goo. Сила – это понимание того, что люди заняты своими делами, и чем больше дел, тем сильнее автоматизм. Но сильнее всего – дурак, как способ, как средство, как строительный материал для умелых специалистов. Джон, было, решил подвергнуть себя анализу – где же прокололся Пастор? Может быть, червь подточил мостки дороги где-то в процессе прохождения, но между анализом и самоанализом – пропасть. Кислота лишает отваги. Наоборот, движение вперед без оглядки одухотворяет, и здесь ты – первооткрыватель миров и субстанций.
все новости колонки